Комон, стьюпид! Или Африканское сафари по-русски - Страница 40

К оглавлению

Мой разговор с Богом прервала Анька:

– Я знаю, что надо делать.

– Прыгать я не буду, – сразу сообщила я.

– Да кто тебе позволит прыгать! Нам надо договориться. С Богом.

– Я пытаюсь, а ты меня отвлекаешь, – шикнула я на Аньку.

– Ты пытаешься договориться или просто просишь его?

– Это не одно и то же? – спросила я.

– Нет, конечно. Просить, конечно, хорошо, но вот даст ли он тебе, что ты просишь, – это вопрос.

– Что ты предлагаешь?

– С ним надо договориться.

– Как? Ты когда-нибудь это делала?

– Да. Уже два раза.

– И получалось?

– Ну… одно обещание я не сдержала, поэтому и не получила того, чего хотела. А со вторым все нормально, – объяснила Анька.

– Не поняла. Ничегошеньки не поняла.

Тут самолет тряхнуло так, что мы с Анькой стукнулись головами.

– Слушай внимательно. Значит, говоришь так: «Боженька, да я дура…» – начала учить меня Анька.

– Я это только что ему сказала!

– Слушай дальше. Что для тебя является смыслом в жизни?

Я задумалась.

– Подумай, вот, например, мне очень нравится секс. И я ему обещала: «Боженька, если мы не упадем и этот самолет не разобьется, я обещаю тебе целый месяц ни с кем не заниматься сексом, даже если у меня будет такая возможность, даже если меня будут на коленях умолять».

– А, я поняла, я тоже тогда это пообещаю.

– Нет. Ты не понимаешь! Ты должна пообещать такое…

– Почему я не могу пообещать, что откажусь от секса? – возмутилась я.

– Потому что он тебе пока не светит. То есть ты совсем не напряжешься, если пообещаешь и выполнишь. Понимаешь или нет?

– Нет. Я, например, собиралась по приезде пойти в тот ночной клуб, где мы были в первый день, и опять встретиться с тем негром. А вот теперь пообещаю и не поеду.

– Да нет же! Хорошо, я скажу тебе. Ты должна пообещать год не есть торты, булочки, белый хлеб и… халву.

– Ты с ума сошла!

– Значит, мы упадем, – констатировала Анька, и в этот момент самолет опять начало трясти.

– Ты не имеешь права решать за меня, что мне обещать Всевышнему, – шепотом сказала я Аньке.

– Мы упадем. И все из-за того, что кто-то не может воздержаться от торта.

– А почему на год? Значит, ты отказываешься от секса на месяц, а я от тортов, булочек, белого хлеба и халвы – на целый год? Где справедливость?

– Нет справедливости. Хорошо, обещай хотя бы на полгода.

– На месяц. Хорошо?

– На три, – сказала Анька и показала на пальцах цифру «три».

И я начала молиться:

«Господи, да, я дура, но я обещаю тебе, что если мы не разобьемся и не упадем сегодня, а благополучно прилетим на этом самолете в Йоханнесбург, то я три месяца не буду есть белый хлеб, булочки, торты и халву. И даже пообещаю тебе не заниматься сексом целый месяц. Только ты еще, если тебе не трудно, сделай так, чтоб Сергей на мне женился…»

Анька как чувствовала, что я кроме благополучного приземления прошу еще что-то, и опять прервала мою молитву:

– Только не вздумай просить, чтоб Сергей на тебе женился!

– Не указывай, что мне просить! – прикрикнула я на нее.

– Ладно, ладно, не злись! – ответила подруга и взяла за руку Альберта.

Самолет начал медленно снижать высоту.

– Что, уже прилетели? – спросила Анька у Альберта.

– Нет. Нам еще два часа лететь.

Через два часа самолет благополучно приземлился в аэропорту Йоханнесбурга.

Пассажиры поаплодировали пилоту в знак восхищения, мы с Анькой поцеловали друг друга, обнялись, как будто не виделись целую вечность, а потом разрыдались, как последние дуры.

Альберт доставил нас домой на машине, и, когда мы вошли, я глубоко вздохнула и сказала Аньке:

– Я не знаю, как буду жить без тортов!

– А ты обещала не есть мороженое? – спросила она.

– Нет.

– Вот и будешь себе лопать пломбир в шоколаде.

– Я не люблю мороженое.

– Полюбишь. Когда захочешь сладкого, и мороженое подойдет. Ты как вообще себя чувствуешь? Что ты решила с Геной?

– Ничего не хочу о нем слышать. Ни-ког-да! Ты поняла?

– Лор, это не так легко, как тебе кажется. Он влюблен в тебя. По уши. И ты сама это знаешь.

– Значит, пришло время стать роковой женщиной!

– Он правда тебе совершенно не нравится? Нисколечко? – спросила Анька.

– Совершенно. Я даже скажу больше: я его ненавижу!!!

– Да за что? Что он тебе такого сделал?

– За что? За то, что он родился на свет. Таким… – тут я попыталась подобрать слово, чтобы уточнить, каким он родился на свет, но только махала рукой, поднимала вверх брови и смотрела на Аньку.

– Ну? Каким?

– НИ-КА-КИМ, – нашла я наконец-то нужное слово.

– Это старо. Придумай что-нибудь новое, – предложила Анька.

– Новое – это хорошо забытое старое, – решила я соригинальничать.

– Ах вот ты как! Ты уже цитатами кидаться в меня начала? Тогда я тебе скажу так: ты останешься с носом. Да, со своим длинным прыщавым носом.

Я скосила глаза, чтоб увидеть свой нос, потом быстро подбежала к зеркалу, чтоб убедиться, что нос не такой и длинный и уж точно не прыщавый.

Глядя в зеркало, я обнаружила, что нос действительно длинноват, но вот прыщей не наблюдалось.

– Что за ерунда? Какие прыщи? Где ты их увидела?

– Даже если их сейчас и нет, то они будут. Они появляются у всех, кто вредничает.

– Я не вредничаю. Я не люблю Геннадия. Я даже не представляю себя в его постели.

– А с негром ты себя представляешь? Неужели черная мартышка лучше Гены?

– Во-первых, негр, или, как ты его назвала, черная мартышка, не рассказывал мне о своей маме и о том, что он очень умный…